В подъезд, озираясь, забежал старослужащий в камуфляжной форме, таща за собой какой-то ящик со складской пломбой. «Дезертир, расхититель военного имущества». — сообразил я.

— Отец, — обратился я к нему шепотом, чтобы женщина не слышала, — лишнего «калашникова» или «Макарова» у тебя нет случайно?

— «Калашника» нет, загнал уже… И «макарки» нет… А бэтээр не возьмешь? Хороший, из образцовых выпусков. Я его по дембелю своим ходом с полигона угнал… Прячу тут, в гараже на Арбате… — И добавил тревожно: — Надо уходить поскорей, минут через десять тут будет Комиссия народной безопасности, начнут шмонать подъезды и чердаки… всем полный абзац…

Куранты пробили двенадцать, и, крикнув мне «Прости, Христа ради!», полу-Золушка в кошачьей маске под улюлюканье «свиты Сатаны» вместе со своими злосчастными гривнами растворилась в темноте.

А я, опрометчиво выглянув из подъезда, мигом оказался окруженным черноподцевочниками из Союза Мишки-Архангела. Всех схваченных мужиков выстроили по ранжиру и заставили расстегнуть брюки — шла проверка расовой чистоты, напоминавшая гадание на ромашке: обрезанный, необрезанный… обрезанный, не-обрезанный…

— Русский? — подозрительно спросил у меня атаман.

— Православный! — ответил я.

— Читай «Отче наш…»

Я прочел молитву без запинки, потом еще фрагмент из «Слова о полку Игореве» — и только это спасло меня от гибели.

Я торопливо шел по Тверской. Посреди улицы лежал опрокинутый набок троллейбус. Черные руины Зала Чайковского были давно уже обжиты подмосковными бандитскими группировками. Среди развалин висела выцветшая тряпка с надписью: «Да здравствует Солнцево, долой Москву!» По улице промчался легкий десантный танк, следом — бээмпэ и грузовик. Под брезентом везли дыбу для установки на Лобном месте. Вслед за техникой по мостовой застучали кованые подошвы бравых молодчиков с нарукавными повязками «Воробышки Жириновского». На углу Садовой, возле редакции журнала «Зрелость перестройки», гулко митинговали национал-порнушники во главе с Эдичкой Лимоновым. Здесь же в толпе распространяли газетенку «Кислый лимонад», а также боевой листок клерикал-фашистов с фотографией Адольфа Алоисовича и поэтическим эпиграфом: «Выхожу один я на дорогу. Ночь тиха. В руке моей топор… Говорят, жидов у нас не много. Только я уверен — перебор!»

Сторонники Мавроди несли большой портрет Лени Голубкова, а противники финансовых пирамид забрасывали их камнями и бутылками с зажигательной смесью типа «Зверобой». Гвардия анпиловцев растянула через всю улицу красно-коричневый плакат «Нет на вас Сталина!» Тут же, возле электронной рекламы тампаксов, смешанная группа валютных и вокзальных проституток крикливо требовала легализации своего ремесла, угрожая всероссийской забастовкой под лозунгом: «Умрем, но не дадим!»

О век-извращенец, где все понятия опрокинуты вниз головой! Я хотел спрятаться, нырнуть в дверь метрополитена, как вдруг увидел, что памятник Маяковскому свален с постамента.

— Кто это сделал? — опросил я длинноволосого юношу.

— Люберецкие анархопофигисты!

— А за что?

— Крутой совок был. Совдепию славил. Аморалку развел. Да еще с этими евреями, как их… Бриками тусовался!

Я спустился вниз по эскалатору и собрался вскочить в вагон метро, как заметил, что в кабине головного вагона стоит парень в мятой шляпе и круглых непроницаемочерных очках, держа у скулы машиниста пистолет:

— Гони в Стокгольм, падла!

В вагонном репродукторе загудел взволнованный голос машиниста:

— Осторожно, двери закрываются… Следующая станция — Стокгольм!

Оглушенный впечатлениями, я устало присел на скамью и включил транзистор. «Дорогие русские друзья! — хрипло вещала европейская «Свобода». — Популярный бестселлер «Заведомо правдивые показания» давно завоевал любовь читателей планеты. Автор его — известный сочинитель сногсшибательных социально-психологических детективов, властитель дум мировой интеллигенции, зубастый «газетный волк» Александр Кабаков. Новый роман знаменитого писателя, остросюжетный политико-эротический триллер «Извращенец» выдвинут на соискание Нобелевской премии… Вслед за Пастернаком, Солженицыным и Бродским…»

Я вскочил, не дослушав, и хотел было закричать от радости. Но в этот момент ко мне решительной походкой подошел некто в сером пальто и меховой шапке, надвинутой на глаза. Пряча бесноватый взгляд, он сунул мне под нос удостоверение:

— Майор Воландов из Комиссии народной безопасности. Гражданин Кабаков, следуйте за мной!

Леонид Карабчиевский

(р. 1934)

Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

Поэма о елке

Не чикагочка, не дюймовочка,
Не хипповочка за пять су
На полянке родилась елочка,
Словно свечка зажглась в лесу!
А вокруг бушевало хвойное
Море зелени в тыщу га!
Вырастала елочка стройная,
Как танцовщица у Дега!
Как мадонна, как статуэточка,
Как тростиночка, как лоза,
Словно синие мотоциклеточки
По лицу проносились глаза!
Дед Мороз гнал зверей: «Эй, топайте!
Ель, смотри не влюбись, держись!»
А метель — Пугачевой в Сопоте
Пела ей про Любовь и Жизнь!
И бежали звери за водками.
И срывали с Лис бигуди.
И гонялись Зайцы за Волками,
И орали: «Ну… погоди!»
Я влюбился. Я стал меланхоликом.
То стихи бормотал, как Фет,
То зубами скрипел, как Раскольников,
А она отвечала: «Нет!»
Я прикинулся бедным Йориком,
Я пошел на последний риск.
И подкравшись, чиркнул топориком,
Словно бритвочкой террорист.
А она, сделав лебедя веточкой,
Прошептала печально: «Ну, вот…»
Окрававленной Ангуанеточкой
Повалилась на эшафот!
Спохватился. Что же наделал я?
Хиросимою страх обуял!
Как антенна дрожал над телом я!
Как Отелло, шатаясь, стоял.
Я забуду стихов алхимию!
Я куплю у попа псалтырь!
Наложу на себя эпитимию,
Управдомом уйду в монастырь!
Сам себя подстригу под нулевочку
И отправлюсь в суровую даль
В мотонартах в командировочку
По маршругу Монмарт — Пигаль.
Там гуляют, как елочки, девочки,
Предлагают цветочки вам.
Все печали наши от Евочки…
Доннер веттер. Шерше ля фам!

Давид САМОЙЛОВ

Сон

Дельвиг… Лень… Младая дева.