Тогда я подплыл к какому-то аквалангисту и, как нас учили в разведшколе, усилием воли заменил свой акваланг вражеским. Правда, при этом пришлось пожертвовать автоматом Калашникова и двумя противотанковыми гранатами, вмонтированными в дыхательную трубку. В придачу аквалангист потребовал подарить ему мои трусы с надписью < 1500 лет городу-герою Киеву».

А дальше началось нечто непонятное. Работавший здесь до меня агент Роберт Бернс ноль семь дробь двенадцать докладывал, что Несси можно легко найти, если отсчитать девятого дракона с краю. Но забыл сообщить с какого. Потому что если считать с разных сторон, то выходит, что девятых драконов будет два: один, который сразу после восьмого, а второй, который перед десятым. А пленку с целью экономии майор Стивенсон-15 мне выдал только на один снимок.

Тогда я решил воспользоваться телепатией и перехватить мысли Бернса, но не обнаружил ни одной. При этом я так перенапряг свой мозговой телепатический центр, что вообще потерял способность к телепатии. Заодно я потерял и объектив от фотокамеры и хотел использовать микроаппаратуру, спрятанную в носу. Но, вероятно, я потерял ее еще раньше, когда чихал, погружаясь в холодную воду.

От отчаяния я собрался немедленно позвонить вам. но под рукой не оказалось двушки. И поскольку мне не удалось выполнить ваше задание, у меня оставался только один выход — утопиться. Я бросился в воду, помня, что спасательную службу у нас можно дождаться только для того, чтобы вытащить утопленника. Но меня подхватили еще в воздухе и тут же доставили к врачу, который, осмотрев мои ноги в ластах, установил диагноз: плоскостопие. И надел на меня ортопедические сапоги, в которых я не мог плавать даже с костылями.

Маску акваланга с меня снимали под общим наркозом, вместе с передними зубами. А пересадку кожи уже делали потом. Поэтому голова у меня постоянно трясется, а временами дергается.

На операционном столе я пытался оказать врачу сопротивление, как вы нас учили. Но, должно быть, наши что-то перепутали, и струя из газового баллончика ударила в обратную сторону. Так что меня парализовало, и теперь я падаю в обморок каждую среду с пятницей. А по четвергам пою песни Пахмутовой на слова Добронравова.

В общем, сейчас я нахожусь в больнице, где я сейчас и нахожусь. Но несмотря ни на что прошу передать лично товарищу Леониду Ильичу Брежневу, что я готов выполнить любое новое ответственное задание.

Зиновий Вальшонок

(р. 1934)

Юнна МОРИЦ

Встреча с Вельзевулом

Там, где фонтаны голубые
кропят шипы
стихов и роз,
пастушки о фавнами рябыми
весь день целуются взасос.
И юный Дафнис в колкой хвое,
преодолев печаль и тлен,
который век у нежной Хлои
чего-то ищет меж колен.
Там, на самой себе зациклясь,
я, птица черного пера,
под вечер брякаю на цитре,
ем кашу манную с утра.
Потом на огненной качели.
суя мне в рот рахат-лукум,
меня качают Боттичелли,
Аменхотеп и Аввакум,
Бредет старик с ухмылкой клейкой
на цэдээловский привал,
что хитрою гиперборейкой
меня брезгливо обозвал.
Досужий критик. мерин сивый.
чтоб музу уложить в кровать,
хотел со мной с позиций силы
о бесовщине толковать.
Но оборотня Вельзевула
с хмельной повадкой пахана
я так по морде звезданула,
что понял он: ему хана!
И вот плыву сквозь мрак и морось
на межпланетном корабле,
гиперборейка Юнна Мориц.
к созвездьям Босха и Рабле.
Когда была я молодою,
я чушь прекрасную несла.
Теперь я сделалась седою,
но склонность к чуши не прошла.

Николай ДОРИЗО

Интербабушка

Вот, потрясая мирозданье,
под улюлюканье и свист
спешит бабуля на свиданье
вблизи отеля «Интурист».
— Попутал старую лукавый. —
рыдает дед, седой сатир. —
Тебя застукает легавый,
тебя ограбит рэкетир!
Эй, шлюха! — вслед орет гортанно,
вздымая кулаки, старик. —
Дешевка дряхлая! Путана!
Но ей до фени этот крик.
В колготках черных. в юбке мини.
с фирмовой сумкой на боку.
она, исполнена гордыни.
так отвечает старику:
— При этих ценах окаянных
ты, дурень, просишь пить и есть.
Что проку в наших «деревянных»?
Хочу валюту приобресть.
Мы будем сытно жить и вольно.
И, тряский позабыв трамвай,
на лимузине марки «Вольво»
с тобою въедем прямо в рай!
…Пошла вихляющей походкой
осуществлять благую цель.
Держитесь, юные кокотки!
Идет старуха на панель!

Александр КАБАКОВ

Извращенец

— А не знаешь, шо у вас тут, в этой Москве, можно достать лифчики и колготки или нема? — произнесла женщина в кошачьей маске, и мои глаза, притерпевшись к полумраку, отчетливей нащупали ее силуэт. Она стояла между первым и вторым этажом дома с нехорошей квартирой. Сколько я уже видел их, этих жлобских баб, набегавших в столицу еще в те полузабытые времена, когда они стояли в очередях — словно за хрустальными башмачками — за импортными сапогами, не рискуя налететь при этом на выстрелы из соседней подворотни. Это была какая-то ведьмовская комбинация Золушки и Мачехи одновременно.

Да и сам я, пожалуй, соединял в себе несовместимые черты полусумасшедшего Короля и обанкротившегося Принца.

— Ты где работаешь? — поинтересовалась она.

— В газете! — буркнул я.

— А, гонорарщик? — Неожиданно она выхватила у меня из рук «калашникова» и направила ствол мне прямо в лоб: — Давай, «зеленые», сука, или хотя бы «деревянные», журналист хренов! Это, блин, из-за таких гнид, как ты, все и началось! Сталин вам был плохой. Брежнев — плохой, Андропов, Черненко — все плохие. Один Горбачев вам был хороший. Убью интеллигента московского! Мы в Киеве к едрене фене зашиваемся с этими, блин, купонами да гривнами!

Мне почему-то вспомнились строки: «не потряхиваешь гривной, не грызешь своих удил…» Обезоруженный незнакомкой, я уже готов был вытащить ив кармана руку с тощим кошельком, когда в дальнем конце Патриарших раздался рев моторов. Мы вместе упали плашмя на каменный пол.